Сентябрь 1917
1 сентября
Газета «Русская Воля»:
«31 августа утром генерал Крымов был принят министром-председателем А. Ф. Керенским в Зимнем дворце… А. Ф. Керенский указал на преступность действий генерала Крымова, выполнявшего приказания уже смещенного генерала Корнилова. Генерал Крымов вышел из кабинета министра-председателя в крайне возбужденном состоянии… Из Зимнего дворца генерал Крымов проехал в помещение кабинета военного министра на Захарьевскую, 19, где, пройдя в комнату, занимаемую штабс-ротмистром Журавским, он, поздоровавшись с последним, вынул из кармана браунинг и выстрелил в область сердца. Генерал Крымов скончался».
2 сентября
Газета «Русская Воля»:
«В 7 часов вечера могилевский гарнизон заявил себя всецело преданным Временному правительству… В 11 часов вечера в Могилев выехала следственная комиссия…»
В этот же день газета напечатала заметку о массовом убийстве офицеров в Выборге:
«Выводили командиров и офицеров и, избив их, бросали в воду и потом добивали уже в воде. Всего убито около десяти офицеров, точное число еще не установлено. Часть офицеров разбежалась… Местные деятели, без различия фракций, употребляли все усилия, чтобы предупредить эксцессы…»
4 сентября
Газета «Биржевые ведомости»:
Бедствия русских в Финляндии.
«Финны изо дня в день понижают курс нашего рубля. Официально они дают 85–90 марок за 100 рублей, а в частном обороте расценивают русский рубль в 50–60 пенни. (В частном обороте курс рубля к финской марке упал в 4,4–5,3 раза. — Авт.) … Но дело обстоит еще хуже. Финны совершенно отказались отпускать продукты на русские деньги. Ни хлеба, ни мяса, ни сахару, ни керосина на русские деньги вы не достанете. Сбылось давнее пророчество сатирика Салтыкова-Щедрина: "Скоро вам за сто рублей будут давать в морду!"».
16 сентября
Газета «Русские Ведомости»:
Истязания и убийство председателя продовольственной управы.
В селе Большие Сундыри Космодемьянского уезда в связи с недовольством хлебной монополией крестьяне подвергли зверской пытке, жарили на костре и затем убили председателя волостной продовольственной управы Запольского».
10 сентября
Самарская газета «Волжский день»:
Пропали калоши.
«В городе наблюдается новое бедствие. В магазинах нет калош. Калоши продаются только в кооперативных и потребительских лавках. Однако в лавках этих отпускаются калоши только членам обществ и то на определенное число лиц, обозначенных в особо выданных карточках. Стоимость калош довольно высока — 6 руб. 10 к. за пару.
В магазинах обуви и резиновых изделий обещают получение калош "на днях", но по цене более дорогой!»
12 сентября
Владивостокская газета «Голос Приморья»:
Новый порт к весне 1918 года.
«Доверенный фирмы Стахеевых, инженер Кашин, намерен построить к весне 1918 года небольшой угольный порт в 17 верстах от Александровска на Сахалине для вывоза в будущем году не менее шести миллионов пудов угля и просит управление работ порта оказать ему содействие командированием инженера для немедленного производства изысканий и составления проекта».
23 сентября
Журнал «Огонек»:
Всероссийское демократическое совещание и демарш большевиков.
«Шесть дней и шесть ночей работало демократическое совещание, созванное для выявления воли российской революционной демократии о составе правительства. Разноголосица была полная. Не было общих взглядов даже у представителей одной и той же группы. В результате была вынесена резолюция о создании коалиционного министерства, но принятые вслед за тем поправки свели это решение на нет. Начались новые совещания. В конце концов после бурной ночи 21 сентября, после скандала большевиков и их ухода из зала (Троцкий от имени большевиков заявил, что они не считают возможным участвовать в этом предприятии), была вынесена новая резолюция о сформировании кабинета при участии пяти человек из состава совещания и об организации предпарламента "из демократии" с введением цензовых элементов (цензовые элементы — представители средней и крупной буржуазии, располагавшие определенным имущественным цензом при выборах в Учредительное собрание).
Правительство ответственно перед этим сколачиваемым на скорую руку "народным представительством". Фактически Керенский приступил к составлению 6-го кабинета с участием москвичей — торгово-промышленных деятелей. Надолго ли? На этот вопрос никто не может ответить».
Страдания наших пленных в австрийском плену.
«По рассказу бежавшего из плена рядового гвардии Павловского полка Якова Леоненко, русские солдаты за попытку бежать из австрийского плена были подвешены к столбам. Когда несчастные теряют сознание, их отливают водой и снова подвешивают».
«В Петрограде появились очереди — за едой, дровами, а главное — за справками, необходимыми для выезда из столицы. Слухи об эвакуации сеют панику».
Появление «хвостов».
«Распоряжения, неясные и иногда противоречащие одно другому, в связи с тревожными настроениями жителей после падения Риги и толками об эвакуации сделали хаос. Никто не знает, как ему быть и можно ли, например, уехать на время из города, чтобы устроить семью в провинции и вернуться. Отсюда новые очереди: у градоначальства, у билетных касс и проч. Подавленные настроения петроградцев усиливаются недостатком провианта и бешеной дороговизной дров. Теперь ими заполняются даже такие великолепные места, как Дворцовая площадь у Зимнего дворца».
Новые деньги.
«В обращении появились новые бумажные деньги в необычных до сих пор достоинствах: в 20, 40 и 250 рублей. Расходы республики достигли невероятности, а пресловутый бумажный станок не успевает за неимоверным спросом. Пришлось прибегнуть к печатанию денег новых образ-
цов, новой формы, более удобной для скорейшего изготовления. Нельзя сказать, чтобы внешностью своей они радовали глаз. Они не блещут ни красками, ни художественностью рисунка. С виду — ярлычки лимонадных бутылок или банальных карамельных конфет. Но все же это деньги, и они обеспечены имуществом, доходами и всем состоянием государства наравне со всеми остальными кредитными билетами. Никто не вправе отказываться от них при обмене и размене. Перепуганный обыватель, подстрекаемый злонамеренным элементом, выражает неудовольствие в отсутствии то подписи кассира, то номера билета. Как будто бы росчерк кассира мог остановить фальшивомонетчика».
Реклама: «Дермозон поможет».
«Юный вид и бархатистое лицо вы получите при употреблении дермозона доктора Антона Мойера. 1 р. 50 коп».
Октябрь 1917
9 октября
Газета «Московские ведомости»:
Сумерки России.
«Открылся "временный совет Российской республики", иначе именуемый "предпарламентом". Новое ненужное учреждение, к счастью, временное и даже кратковременное, новые ненужные слова! Без всяких ожиданий и каких бы то ни было надежд, безо всякого подъема и воодушевления начались заседания в новорожденном "совете советов и партий". Газеты единодушно отмечают, при какой серьезной обстановке, при каком подавленном настроении вышел на свет Божий этот институт. В самом деле, слова и фразы — вот только что могли дать съехавшиеся туда депутаты, но уже все слова переговорены, все фразы использованы, — и остается одно лишь повторение.
Оно и было во всем, — в речи Керенского, которую нет надобности приводить, потому что она вся сплошь состоит из заезженных общих мест, известных всем и каждому, в выступлении Авксентьева, председателя предпарламента, в скандале, учиненном евреем Бронштейном (Троцким)… Как все это надоело, как все это опошлено и скучно! Кажется странным только одно: до чего эти люди не меняются! Их ничего не может вразумить: ни все разрастающийся позор, достигший теперь грандиозных размеров, ни утрата нами Балтийского моря, ни нависшая над Петроградом страшная угроза вражеского нашествия, ни анархия в стране, ни начинающаяся по городам и селам резня, ни могильное отчаяние народа русского. Все это нипочем! "Поют все песнь одну и ту же". Даже и тут люди не могут отказаться от желания театральничать, щегольнуть дешевым эффектом, вызывающим брезгливую гримасу у зрителей. "Пристав, — возглашает Керенский. — Кто в собрании старейший?" — "Брешко-Брешковская!" — И вот на председательское место направляется старая психопатка, по-институтски обожающая "мальчика" Керенского, эта комическая старуха наших скорбных дней… Какая пошлость!
По-старому властно отчеканивает слова Керенский, желая изобразить в своем лице "революционное самодержавие", но немного времени спустя с кафедры раздается залихватская ругань по адресу правительства и "высокого собрания" со стороны Бронштейна-Троцкого, и его выходки покорно и угрюмо слушает правительство. А что представляет собой этот Троцкий, занявший в президиуме советов с. и р. депутатов место председателя? Это — тот самый Троцкий, которого Англия сочла нужным задержать, как подозрительного по сношениям с немцами, и отпустила его в Россию со штемпелем: "Подозрительный, как немецкий агент". Куда дальше идти? Ведь предупреждение со стороны дружественной державы, которой мы столько обязаны, не внушает сомнений, но "слышат и не внемлют".
Сумерки сгущаются, наступает беспросветная зимняя ночь, полная ужасов и опасностей. Как мы переживем ее, много ли нас уцелеет к утренней заре, которую ждать так долго! Мы наги, мы нищи, мы жалки перед застигнувшей нас бедою. Нам нечем защищаться, нам не на что надеяться. Наверху царит полная растерянность и безумие. Власть мечется в последней агонии, но ей ниоткуда нет ни поддержки, ни сочувствия, ни даже простого доверия. Зато торжествуют злые силы: предательство открыто вышло на улицу и, не стесняясь, с вызывающей циничностью торгует судьбами родины. Ни у кого уже нет на душе ни негодования, ни протеста. Сердце высохло и молчит, и только безнадежно мыслящий разум тупо смотрит вперед в темноту, ожидая последнего, рокового удара».
11 октября
Программа генерала Корнилова:
1) Установление твердой правительственной власти, совершенно независимой от всяких безответственных организаций, впредь до Учредительного Собрания.
2) Установление на местах органов власти и суда, независимо от самочинных организаций.
3) Война в тесном единении с союзниками до заключения скорейшего мира, обеспечивающего состояние и законные интересы России.
4) Создание боеспособной армии и организованного тыла без политики, без вмешательства комиссаров и комитетов и с твердой дисциплиной.
5) Обеспечение страны и армии путем упорядочения транспорта и восстановление продуктивности работ фабрик и заводов. Упорядочение продовольственного дела с привлечением к нему кооперативов и торгового аппарата, регулируемых правительством.
6) Разрешение основных государственных, национальных и социальных задач и вопросов откладывается до Учредительного Собрания.
12 октября
Газета «Известия Солдатских Депутатов»:
Инцидент с комиссией Шабловского.
«Мало кому известна обстановка, в которой приходилось работать чрезвычайной следственной комиссии Шабловского, особенно в первые дни ее деятельности, когда борьба с корниловцами была еще в самом разгаре, и войска и народ отнеслись недоверчиво даже к революционным следственным органам, требуя кровавой мести для бунтовщиков.
Один эпизод ярко иллюстрирует это настроение и эту обстановку, мы имеем возможность теперь рассказать.
Дело было в первых числах сентября, когда следственная комиссия, во главе с Шабловским, прибыла на место происшествия.
По прибытии в ставку Шабловский предложил комиссару юго-западного фронта Иорданскому принять меры к доставлению в ставку ген. Деникина, Эльснера и др., содержавшихся в это время в тюрьме на Лысой горе в Бердичеве. Иорданский вызывал Шабловского по аппарату Юза, и между ними состоялся предположительный обмен мнениями.
Иорданский, ссылаясь на крайнее возбуждение солдат, и между прочим, на какие-то разъяснения, данные ему начальником военного отдела петроградского министерства поручиком Степуном, не соглашался перевести деникинскую группу в Могилев. Шабловский, в конце концов, принужден был пойти на компромисс и, не отменяя своего распоряжения, разрешил отсрочить его исполнение до приезда министра-председателя Керенского.
Вечером, однако, Шабловский и члены комиссии: Н. А. Колоколов, полк. Раунах и полк. Украинцев, — выехали в Бердичев с целью допросить Деникина и др. генералов на месте, так как Иорданский сообщил об организованном уже в Бердичеве революционном суде, который может в 24 часа решить участь арестованных. В Бердичев комиссия прибыла вечером и посетила командующего юго-западным фронтом ген. Огородникова.
Последний отметил наступающее на фронте успокоение и признал вполне возможным без эксцессов вывезти бердичевских узников в ставку, где содержался в это время Корнилов. В комиссариате же, который затем посетила комиссия, царило пессимистическое настроение. Комиссар Иорданский и ген. Багог уверили, что без крайних эксцессов не обойдется.
Затем комиссия на автомобилях проехала в тюрьму, расположенную за городом, в трех верстах от вокзала. Ни ген. Багог, ни Иорданский ее не сопровождали.
На Лысой горе, у входа в тюрьму, комиссия застала большую толпу в 500–600 вооруженных солдат и штатских. Толпа была очень возбуждена и особенно оживилась при виде автомобиля. Члены комиссии вышли из автомобиля и беспрепятственно прошли внутрь здания.
Предъявив на гауптвахте свои документы, Шабловский предложил начать допрос ген. Деникина. Шабловский и четыре члена комиссии вошли в маленькую каморку, где содержался арестованный генерал. Толпа все время оставалась на улице, но часть ее проникла в помещение и шумела.
Не успел еще Шабловский задать несколько официальных вопросов Деникину, как в каморку вошел какой-то солдат, как впоследствии оказалось, член исполнительного комитета Юго-Западного фронта, и предложил комиссии впустить несколько солдат из толпы, желающих присутствовать на допросе. Комиссия отказалась нарушить закон.
— На каком основании, — спросил Шабловский, — можем мы посвящать в свою работу, требующую тайны, случайных людей, неорганизованную толпу?
— Да потому, — был ответ, — что вам не верят, и что, в противном случае, вам будет здесь не безопасно.
Член исполнительного комитета через несколько минут впустил в коридор солдат, среди которых кем-то был распространен, с явно провокационной целью, слух, что комиссия ночью тайком вывезет арестованных.
Комиссия не решалась при таких условиях продолжать допрос и, решив прервать его до следующего дня, вышла из камеры. В помещении ее встретили довольно спокойно. Здесь находились юнкера из школы прапорщиков, но на улице толпа прямо бушевала.
Раздавались ругательства и угрозы. Требовали участия солдат в допросе.
Член исполнительного комитета своими речами наэлектризовал толпу.
— Смерть Корнилову и Деникину. К черту все комиссии! На виселицу! — орала и неистовствовала толпа.
Из толпы несколько человек прошли в тюрьму. Шабловский, видя их возбуждение и опасаясь за жизнь арестованных, предложил прислать на следующий день делегатов от исполнительного комитета юго-западного фронта. Этого толпе показалось мало. Стали требовать, чтобы и от местных частей были представители.
Комиссия, окруженная толпой, не согласилась на это. Выйдя из помещения, комиссия двинулась к автомобилю, сопровождаемая ругательствами толпы. Колоколов и Раунах несколько задержались, уговаривая толпу успокоиться, а Шабловский с Украинцевым добрались до автомобиля.
В этот момент откуда-то, заглушая общий шум, раздался истерический крик: "Арестовать их! Получено известие по телефону!"
Вмиг автомобиль был окружен со всех сторон. Шабловский не растерялся. Спокойный, сложив руки на груди, выпрямился во весь рост и обратился к толпе:
— Что же, арестуйте! Шестьсот вооруженных против одного безоружного. Это нетрудно. Но по какому праву, хотел бы я знать.
— По телефону получено известие!
— По телефону, — вскрикивал Шабловский. — Так дайте их сюда, проверьте делегатов. Пусть они придут к телефону и проверят это известие. Тогда я вам поверю.
— Верно! — поддержал кто-то из передних рядов. — Надо справиться…
— А кто сказал, что приказ есть? — раздались голоса.
Этого установить не удалось, но несколько человек отделились и пошли на гауптвахту.
В ожидании их возвращения Шабловский вступил с толпой в беседу и в горячей речи доказал всю нелепость ареста комиссии, присланной для того, чтобы узнать правду о мятежниках.
Делегаты не возвращались. Было ясно, что они, учтя опасность гнева обманутых людей, скрылись.
Шабловский, считая момент удобным для решительных действий, заявил толпе:
— Вот что, товарищи. Посланные ваши не приходят. У нас времени мало, а вы нас хотите арестовать и посадить в тюрьму. Если вы считаете, что вы это в праве сделать, тогда арестуйте нас, если нет, то не задерживайте нас.
Так как никто не сделал движения вперед, то Шабловский пригласил членов комиссии сесть в автомобиль, сел сам и уехал.
Остается прибавить, что о предстоящем в этот день приезде комиссии в тюрьму знал очень тесный кружок лиц, и откуда стало известным об этом случайной толпе, — остается загадкой.
На следующий день у тюрьмы толпы не было, несмотря на то, что о допросе было известно всему исполнительному комитету.
Никто допросу не препятствовал, тем не менее, деникинскую группу удалось переправить только в конце сентября».
14 октября
Газета «Время»:
«С точки зрения крайних левых товарищей и Савинков — контрреволюция, и меньшевики, и не потерявшие голову эсеры, не говоря уже о Плеханове, Брешко-Брешковской, Кусковой и, не к ночи будет сказано, кадетов. Все это звенья одной гидры, которую должны попрать Ленины, Зиновьевы-Радомысльские, Цедербаумы, Апфельбаумы и Розенфельды. Они носятся с картонными, а может быть, и с настоящими мечами, и "перо их мщением дышит", и сколько гордости и ужаса в этих красноватых, застекленных пенсне глазах. Они напоминают того тенорика, который в самый трагический момент закричал: "Я дезинфекцию требую", вместо сатисфакции, а дезинфекция очень бы для них пригодилась».
17 октября
Воспоминания генерала Петра Врангеля:
«В те дни Петроград был необыкновенно оживленным. С раннего утра и до поздней ночи улицы были наполнены толпами народа. Занятия в казармах нигде не велись, и солдаты целый день и большую часть ночи проводили на улицах… Без оружия, в расстегнутых шинелях, с папиросой в зубах и карманами, полными семечек, солдаты толпами ходили по тротуару, никому не отдавая чести и толкая прохожих. Щелканье семечек в эти дни стало почему-то непременным занятием "революционного народа", тротуары и мостовые были сплошь покрыты шелухой…»
19 октября
Свидетельство очевидца:
«"Привал комедиантов" превратился в "Привал спекулянтов". Впрочем, обилие денег способствовало и взлету искусства. Петроградские художники, принявшие участие в вернисаже "Союза русских художников", в первый же день открытия выставки распродали все картины. Несмотря на дороговизну билетов — билет в ложу стоил три рубля (а фунт сахара — 30 копеек), — были заполнены все места нового кинотеатра "Сплендид-Палас" на Манежной площади».
21 октября
Газета «Петроградский листок»:
«Одни покупают по карточкам и стоят в хвостах. Другие устроились несколько иначе. Спасской районной управой в течение последней недели было отобрано у частных лиц до 100 пудов мяса с клеймом скотобоен. Удалось также открыть и большие запасы овса. Особенно характерно то обстоятельство, что некоторые кооперативы, получая для своих членов хлеб, ухитрялись до сих пор сбывать его по трактирам и ресторанам — конечно, за повышенную цену».
Газета «Коммерсант»:
«В Министерство финансов ежедневно поступают сведения о сильнейшей спекуляции с золотом. Расценка благородного металла поднялась в течение трех последних недель на 100%: еще в первой половине августа сделки производились по расчету 23–25 руб. золотник, в то время как 7 сентября платим уже 49–50 руб. Этот ажиотаж объясняется усиленным спросом на золото со стороны широких слоев населения».
Газета «День»:
«Желающие провезти пять фунтов масла прячут его в подушки, в чемоданы с бельем, как драгоценность. А между тем масла в Сибири миллионы пудов, и лежит оно неведомо для кого и для чего…»
25 октября
Из воспоминания писательницы Нины Кривошеиной:
«…В театре "Народного Дома имени Государя Императора Николая II", что на Каменноостровском проспекте, вечером 25 октября давали оперу Верди "Дон Карлос" с Федором Шаляпиным. Публика, как всегда, когда на сцене появлялся Шаляпин, бешено аплодировала, кричала, на галерке визжали… По окончании спектакля взяли пальто с вешалки и вышли на улицу, и тут сразу — стрекот пулеметов. Стреляли в разных местах, но скорее все же со стороны Невы. Слева, с проспекта, неожиданно показался трамвай — а ведь думалось, что всякое уличное движение прекратилось. Народу в трамвае было много, и я осталась стоять при входе. Через минуту-две вскочил на ходу матрос Балтийского флота — очень молодое, славное, даже красивое лицо, и, входя в трамвай, наступил мне на ногу, и я невольно громко вскрикнула. Он вежливо отстранился и, извиняясь, произнес четко и по-лихому: "Пардон-с, мадмазель-с". Трамвай набирал ходу перед подъемом на Дворцовый мост; и тут сразу в окно трамвая я увидела Зимний дворец: много людей, рядами и кучками стояли юнкера, горели костры, несколько костров, и все было удивительно четко на фоне дворцовой стены. Мне казалось, что я даже разглядела некоторые лица юнкеров … К вечеру, однако, уж узнали, что Керенский и Временное правительство сдались и что новая власть.
Что ж, говорили знакомые, это ненадолго, да и кто они? Никто в нашем доме или среди наших друзей и знакомых не знал тогда, кто такой Ленин и кто такие большевики… Ведь страшнее всех казались тогда эсеры — их осуждали, кляли. Сейчас я просто удивляюсь, вспоминая ту легкую, безумную беспечность, с которой русское общество приняло большевистский coup d’etat в октябре».
Письмо крестьянки Веры Бабайловой своему мужу на фронт (орфография сохранена):
«Вздравствуйте дорогой друг Семенъ Харитонович!!!
Шлю я Вам свой сердечный дружетский приветъ, и желаю счастия и благополучия въ жизни, и сердечно благодарю я вас мой друг за Ваше дорогое письмо, которое писано 17-го что незабываете меня в моей труднейшей жизни.
Милый друг! Я наверное очень много за свою не встерпеливую трудную жизнь оскорбляю своими письмами, что я писала чуть ли не обо всех моих переживаниях, трудностях, но за это прошу невинить что я много надрывала ваше сердце своими от души высказанными фразами. Я не могла найти удобного места стряхнуть с себя это тяжелое бремя я всегда беру перо и не культурно и деровязно высказываю все. И теперь я невсилах ни чем отстранить свои мысли я целые ночи провожу несмыкая глаз в глубоких мечтах.
Дорогой друг пишите чаще и сообщайте что происходит от наступления немца о котором вы писали, что был в рижском заливе, пишите я всегда найду минутку свободную ответить.
Я в эти дни не могу нигде найтди покоя и сердце все изщипало и нечаяно выкатываются слезы которых не при ком немогу удержать. Семен Харитонович пропишите чего вам писала Агнюша (сестра В. Б. — Авт.) и какой послала гостинец. Вы спрашивайте о моей болезни это наверное писала сестренка что я стала всегда задумчивая не то совсем что была прежде. Нет я совершенно здорова только из себя изменилась много, представте себе какая переливающая тоска по вас.
Досвидания дорожайший друг Семен Харитович. Пожелаю всего хорошего и наилучшего в жизни и Крепко крепко целую.
Ваша (подпись). 25-го октября 1917 года».
26 октября
В газете «Известия» поменялась редакция. В № 207 сторонники меньшевизма в последний раз говорят от имени старого ЦИК и грозят большевикам карами и возмездием. После чего меньшевики, в числе которых был Владимир Розанов (племянник знаменитого философа Василия Розанова), покидают редакцию в Смольном, оставив пустую комнату с пишущей машинкой. На место редактора возвращается Юрий Стеклов.
В № 208 газеты от 27 октября (9 ноября) был опубликован протест уходящей меньшевистской редакции, которая обвинила большевиков в том, что те «отняли издание из рук ЦИК», и заявили, «что мы более никакого участия в этой газете не принимаем». На что новый главред Стеклов отвечал: «Издание "Известий" не «отнято», а естественно перешло к новой редакции, назначенной, согласно постановлению II Съезда, президиумом съезда. Перемена редакции и направления "Известий" было необходимо». «Теперь "Известия"… снова становятся органом Советов, революционного пролетариата, солдат и крестьян».
Газета «Московские ведомости»:
«Что с нами делается — хотите знать? Мы лечимся по новому способу от очень тяжелой и заразительной болезни, именуемой социализмом. России сделана прививка социалистической сыворотки, и вот теперь мы вступили в самый тяжелый период сильного жара и воспаления. Сейчас Россия является как бы опытной станцией, и на нашем примере учатся государства всего мира».
27 октября
Дальний Восток.
Амурские газеты объявляют о театральных постановках, в частности, веселого театра «Мозаика». Есть объявления о пропаже поросят и женского ботинка. Информация о перевороте — только на последних полосах газет и журналов. Местные власти считали, что власть большевиков падет в самое ближайшее время, следовательно — зачем об этом писать?
Так, обыватель Трофим Кондратьев сообщает в газету «Дальневосточный вестник»:
«У нас, благодаря правильному пониманию долга и сознательности казаков, артиллеристов и команды флота, дело обойдется благополучно, без владычествования большевиков и анархии».
Иллюстрация: А.Рылов «В.И.Ленин в Разливе в 1917 году», 1934 г.
Илья Бояшов. Писатель, историк. Родился в 1961 г., живет в Санкт-Петербурге. Член Союза писателей России и Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области, Лауреат премии «Национальный бестселлер» (2007), номинант премий «Большая книга» (2009) и «Русский Букер» (2009). Снятый по его повести «Танкист» фильм К. Г. Шахназарова «Белый тигр» номинировался на премию «Оскар».
