HOMO – RES SACRA!
                                                                                                                                                                                                                               Человек – это свято!
                                                                                                                                                                                                                                           Пико делла МИРАНДОЛА

История русского сонета насчитывает два с половиной столетия. Русскому венку сонетов – всего сто тридцать лет. Короне сонетов* – нет и десяти лет¹.

Сонет был изобретен в Сицилии в XIII веке сыном нотариуса Джакомо да Лентини. Поэт Филиппо да Мессина усовершенствовал сонет и сделал его модной поэтической формой элитарной поэзии Проторенессанса. В это время на краю студёной ойкумены, в далёкой Москве мирно правил без войн и крови великий князь Семён по прозвищу Гордый, сын Ивана I Калиты, исправный и смиренный данник Золотой Орды. Именно при Семёне начали впервые на Руси употреблять писчую бумагу (на ней написан договор его с братьями и духовное завещание). Это при нём свирепствовала на Москве чума, занесенная немцами на Русь из Европы, а в пяти верстах от стен деревянного Кремля в бору за Вшивой (Швивой) горкой выли волки. Московская Русь продолжала плыть по волнам пространства-времени вне своей истории без астрономических приборов, без подзорных труб, хитроумных музыкальных инструментов и сонетной лирики.

Понадобилось около пяти веков, чтобы на берегах Невы и Москвы-реки впервые зазвучал на русском языке классический сонет Данте, Ф. Петрарки, Микеланджело и Торквато Тассо.

Из всех поэтов XVIII века (после В.К.Тредиаковского и А.П.Сумарокова) наибольший интерес к сонету проявил поэт и член Российской академии А.А. Ржевский, ибо сонет, по его мнению, единственная форма стиха, наиболее приемлемая для выражения высоких чувств и мыслей в любовной, пейзажной, гражданско-патриотической и философской лирике. Первый венок сонетов на русском языке принадлежит поэту Ф. Коршу, который в 1889 году перевел венок сонетов славянского поэта Франца Прешерна². В XIX веке значительно расширился тематический круг сонетной формы, русский сонет приобрел различные вариативные формы, значительно укрепились строгие правила сонета как формы стиха. Это весьма ярко было отражено в поэзии графа П.Д. Бутурлина, уроженца Флоренции, русского поэта и дипломата в Париже, переводчика на русский «Vita Nuova» Данте³. У русского сонета и сонетного венка, как и у классического романса, своя история, свои пики взлёта популярности и полного забвения. Сонетными венками был ознаменован весь Серебряный век русской поэзии конца XIX- XX вв., век декаданса, накануне гибели Российской империи.

Надо признать, что сонет всегда был, есть и будет только элитным жанром поэзии. Венок сонетов – это воистину модель мира, поэтическое послание-кардиограмма потомкам, чьи значения и знаки вряд ли когда-нибудь удастся понять до конца, но каждая встреча с настоящей поэзией приближает нас к тайне. Но не каждому читателю дано испытать очередную радость Познания, получить небывалое наслаждение от волшебной музыки стиха, от игры ума и слова. Сонет (венок, корона сонетов, корона корон и диадема сонетов) как элитный жанр поэзии требует сам по себе и особого элитного читателя.

Чтобы поразить воображение пресыщенного культурой своего века высокочтимого читателя, поэты эпохи эллинизма изощрялись в создании разнообразных стихотворных «фокусов», так называемых фигурных стихотворений, в которых расположение стихов образует на папирусе и пергамене определённый рисунок, снабженный «ключом» – в каком порядке следует читать отдельные стихи, чтобы понять их смысл. От александрийской греческой литературы через европейскую поэзию русскому сонету досталась по наследству стихотворная торевтика (тонкая гравировка по металлу), ювелирная применительно к стихам отделка текста, оказавшая благотворное влияние на римскую поэзию в I века до н.э. и начала I века н.э.⁴

Сонет, с его изяществом метафор, игрой ума и слова, высоким и величавым слогом помогает поэту выразить не только благородную сторону любовного томления томящейся плоти, но и мучительное томление бунтующего духа. Через венок сонетов можно глубоко отобразить философию любви небесной и земной. Изящество метафор, высокий слог и торжественность делает сонет одной из самых совершенных форм для выражения благородных чувств мыслящего человека.

Для этого к помощи сонета поэты прибегали сто лет назад, накануне гибели Российской империи, пять веков назад в эпоху раннего Возрождения и два с половиной тысячелетия назад в слабеющих Афинах, задолго до возвышения Александрии и Рима. Строительство империй на крови и костях миллионов людей ради личного величия и славы немыслимо и невозможно без высокой лирики и романтизма, без новых гимнов, маршей, од и ораторий.

Однако, в пролетарской поэзии большевистской России, в советской империи, сонетная форма во всех её самых изощрённых вариациях не прижилась. К ней прибегали лишь отдельные поэты-экспериментаторы, стремившиеся отобразить космический масштаб социалистического строительства. Некоторые из них освоив эту форму стиха, придали ей новое «классовое», революционное содержание. В сонетах они обличали самодержавный строй, тяжёлое положение рабочих и призывали рабочий класс и крестьянство к мировой пролетарской революции.

Если дворянские писатели Тредиаковский, Сумароков, Ржевский и Херасков писали сонеты, «нарочно сочинённые дурным складом на рифмы, набранные наперёд, посвящённые великому граду Москве, Москве-реке, графу Григорию Александровичу Потёмкину, Либере Саке, актрице Италианского вольного театра», то пролетарские поэты упражнялись в сочинении советских сонетов, посвящённых героям революции и вождям мирового пролетариата. Среди них необходимо отметить Глеба Кржижановского («14 сонетов к Ленину»), а также сонетная поэма «Юность» весьма плодовитого поэта Илью Сельвинского, творчеством и сонетными венками которого, по словам тонкого ценителя поэзии И.В.Сталина, «восхищались Троцкий и Зиновьев». Сонет, терцина и рондо, как и «неоалександрийский стих с его четырёхстопным анапестом с цезурой после шестого слога и делокализованным иктом», увы и ах, изначально оказался чуждым и неприемлемым как для советского массового читателя, так и для отдельно взятого «идейно грамотного сознательного гражданина» самой читающей в мире страны.

Интерес к сонету как элитному жанру поэзии вновь возник на глыбах рухнувшего СССР, великой советской империи, на мутных волнах русской Смуты 90-х годов. Бурной волной стефанотворчества (????????, греч. – венок) ознаменовались в нашей стране нулевые годы XXI столетия. Сегодня, когда продолжается тотальная компьютеризация всей страны, когда в России стремительно растёт число «самостийных поэтов», венки сонетов плетутся сотнями и тысячами. Сочинение венков сонетов в России стало настоящим поветрием среди составителей рифмованных текстов и носит весьма заметный болезненный, ревностно-соревновательный характер.

Число пишущих и публикующих венки сонетов в бумажном формате и в электронном варианте множится с каждым днём, и читатель тонет в океане фантастически причудливых и сложных по структуре поэтических текстов. Как тонкому ценителю высокой поэзии ему трудно выбрать для себя нечто вдохновенное и душеполезное⁵. Увы, стихотворных текстов много, но тревожная душа не находит для себя в них места.

Ведь для написания сонетной поэмы в духе «Оптимистической трагедии» или «Божественной комедии» одного умения ловко «делать стихи» по рецептам Маяковского или Брюсова мало. Для сонетной формы необходимо е так называемое наличие души и полный набор необходимых нежных чувств и переживаний автора.

Здесь для составления венка сонетов одного виртуозного формального мастерства мало. Для этого поэту надо превратить движение своих мыслей-чувств от сонета к сонету, от венка к венку, в непрерывный динамический процесс, при котором дух гармонично дружит с плотью, а идея (и затея) с интеллектом и рассудком. Такое тесное единение, хаосом разделённого и несоединимого, в мировой литературе случается довольно редко.

Из множества написанных за последние десять лет венков и корон сонетов, пожалуй, только одну можно назвать по-настоящему классической короной сонетов – сонетную корону «Апология Аристокла» высокоодарённого поэта и учёного Михаила Фридмана, автора 19 поэтических книг и широкого ряда публикаций в литературных газетах, журналах и альманахах, лауреата Литературной премии Александра Зиновьева (2018).

Корона сонетов «Апология Аристокла, или о благе как таковом» Михаила Фридмана – выдающееся произведение в современной русской и мировой поэзии. Его Корону сонетов можно назвать божественным, изысканным и чудотворным поэтическим изделием большого Мастера и Ученого-гуманиста.

О ком эта книга сонетов? О богах, упавших в материю, и породивших на земле из прямоходящих обезьян множество «земных божеств» и заодно человекообразных нелюдей – каиново семя? О чем эта книга? О беспощадном времени, уничтожающем всё материальное вокруг и даже самоё себя? О человеке, убивающем себя? Или о том, что современный человек с его уснувшей совестью, бездумно утраченной честью и достоинством, с его убогим, «клиповым» мышлением, ещё имеет шансы стать просто человеком и даже человеком совершенным? Эта книга обо всем, что волновало прежде наших предков, и о том, что волнует нас сегодня. Это книга о человеке вчерашнем, сегодняшнем и завтрашнем. Это книга о мучительном превращении человека в человека в пространстве-времени, о его борьбе с временем и самим собой, со своей природой, о его трудном восхождении к совершенству в процессе мучительного преодоления непреодолимого, ибо

                     Наша жажда добра удивительно злая.
                     Мир готов каждый миг погрузиться во тьму.
                     Звук когда-то умрёт, не умрёт тишина. (с.85)

В ней отразился страх человека перед будущим, и его стыд за свои заблуждения и позорные поступки в прошлом.

Корона сонетов Михаила Фридмана в развёрнутой логически завершённой поэтической форме отражает апологию добра, блага и человечности, философию Вечности. В ней автор стремится к целостному объективному и человечному (эмоционально-рассудительному) восприятию мира.

Высокий метафизический, этический смысл блага Аристокла и Аристотеля, метафизический (почти формальный) смысл блага стоиков, у которых благо выступает наряду со злом и новыми ценностями, отражены в полной мере в каждом отдельно взятом венке сонетов. Запечатлённая в строгих рамках классического сонета авторская мысль плавно переходит из одного венка в следующий венок сонетов и там получает новое развитие и своё третье дыхание.

Мифоэпическое повествование поэта завершает магистральный венок, который заканчивается сонетным акростихом, содержащим ключ ко всей Апологии Аристокла, в которой каждая строка является строкой-посланием потомкам, строкой-девизом, зашифрованным заветом, заклинанием, заклятием, а завершающий акростих – проклятием Короны

                Бесконечность везде. Благо – высшее право.
               Сила в наших умах, мудрость – это не бремя.
               Человек – добрый бог, но над ним – злые люди. (с.30)
               Люди счастливы тем, что всё время несчастны.
               Пропасть нас развела –жизнь не встреченных лет. (с.38)

Каждая из этих строк, отразившая мучительные мысли Учителей нравственности древнего мира не утратила сегодня своей актуальности и достойна стать эпиграфом ко всем проблемам нашей горькой и суетной повседневности. Здесь мы видим, как мифология, в борьбе со временем и смертью, становится историей, а жизнь человека и человеческая история приобретают смысл⁶.

 В основе этого, выдающегося по своему высокому философскому содержанию и весьма изящному по форме произведения, лежит древняя, как мир, легенда о совершенном Человеке (о культурном герое и демиурге). Здесь в живой, поэтичной и эмоциональной форме, изложено учение древних Учителей нравственности о высоком и благом предназначении человека, психологическое учение о человеческой душе в духе идеалов афинской «калокагатии», объединившей в себе физические и эстетические достоинства с телесным и духовным совершенством, внутренние доблести человека с его внешней красотой и силой⁷. 

Именно идеи Аристокла (Платона) о совершенном обществе совершенных людей стали основным истоком европейской социальной утопии. Её традиции впоследствии продолжили и развили Блаженный Августин в «Граде Божьем», Томазо Кампанелла в «Городе Солнца», Френсис Бэкон в «Новой Атлантиде», Шарль Фурье в «Воспитании при строе гармонии» Этьен Кабе в «Путешествие в Икарию». Завершили эту оптимистическую, утопическую трагедию о благе и совершенном человеке Карл Маркс и Фридрих Энгельс в своём коммунистическом учении о грамотном рабе и люмпене – о пролетариате, как разрушителе старого и созидателе нового мира⁸.

Апология Аристокла в сонетном изложении поэта и учёного Фридмана – это апология человечности и блага в контексте социальной и педагогической антропологии, задачей которой еще со времен Сократа, Платона и Аристотеля являлось, например, решение таких самых судьбоносных для всего человечества гуманитарных проблем:

                 – как стать Человеком;
                 – как научиться жить достойно;
                 – как изменить мир к лучшему по принципу «Никто не будет убит!»;
                 – как планировать и делать настоящую честную Историю, а на её основе честную и человечную Идеологию.

Автор короны сонетов сам обосновал необходимость такой тематики и необходимость такой сложной стихотворной архитектуры и формы для своего философского мифопоэтического повествования. Он же изложил актуальность своего своеобразного приглашения избранного читателя-единомышленника на свой философско-интеллектуальный Платоновский пир «в тени олив у вод Геннисарета».

Нам, читателям и почитателям его таланта, приходится рассматривать это произведение лишь с точки чисто духовно-нравственной и человечной в контексте двойственности блага как такового. Здесь мы не найдём ничего такого, чего ни пережили бы лучшие умы за всю историю существования человечества. Увы, человек – глубоко страдающее (политическое) животное, и этим объясняются все его социальные и личные трагедии, все его мучительные восхождения к Доблести на горние вершины духа, все его «падения в материю», нисхождения в позор, в низменные инстинкты, вся его постыдная философия жизни и высокая философия любви. Греческую мифологию поэт Михаил Фридман считает зарёй человеческого разума и этическим источником для всех учителей нравственности, всех тех,

                 Для кого человек – бог, герой и закон:
                 Кто отдал свою смерть философской проблеме» (с.219).

Греческий миф у поэта-гуманиста Фридмана, как и у «идеолога тоталитаризма» Аристокла (Платона), рассматривается в контексте современности как действительное и воображаемое, с чего начиналось воспитание человека человеком до того времени, когда человек стал мерой всему, а благо – высшим правом. Уже во времена доисторические люди отличали понятие блага от понятия ценности, означающее в первую очередь нечто неотъемлемо личное. Уже тогда люди каменного и бронзового века рассматривали благо как нечто общепризнанное объективное, как ценность, с которой индивид согласен поделиться с кем-либо из своих близких или несколькими соплеменниками. Всякая ценность и благо имеет свою обратную, теневую, негативную сторону. Не всякая блажь является благом и не всякая ценность может быть принята разумом, и стать благом для души. (Владимир Даль) У Фридмана-мыслителя и поэта-просветителя метафизический смысл блага рассматривается в развитии. В том случае, когда благо в понятии стоиков выступает наряду со злом в качестве одного из полюсов, между которыми находятся ценности, и когда у Аристотеля, в его «Никомаховой этике», благо выступает теоретическим основанием этики и мыслится уже как учение о целях и средствах в политической борьбе за власть⁹.

В дальнейшем, по мере нарастания кризиса античного мира, идея блага всё более отождествляется с добром, приобретая тем самым конкретно-этический характер. Этот мучительный процесс превращения (преображения) человека в человека в результате длительной борьбы идей, в которой

                 Человек создавал объективный закон,
                 Убивал, оскоплял и насиловал время (с.160),
– это героическое восхождение человека к доблести, добру и милосердию ярко отображается в одиннадцатом венке и завершается в четырнадцатом венке Короны сонетов Михаила Фридмана, – восхождением человека к мудрости, к трезвому пониманию смысла жизни и смысла человеческой истории, в осознании животворной силы мудрого Слова:
                 Сила – в наших умах, мудрость – это не бремя.
                 Слово ранит сильней, чем огонь и булат –
                 Зря красуются лев и орёл на эмблеме. (с.194)

В процессе последующей эволюции в условиях средневековой Европы трансцендентальный смысл понятия «благо» медленно, становится абсолютным средоточием всех благ (summum bonum), конечной целью человеческих устремлений, а вскоре размывается, обретая нравственные определения и нагруженные повседневностью оценочные характеристики и досужие сентенции: «В жизни первое – жизнь, наслажденье – второе». (с.87)

Подмена блага на сомнительные ценности, двойную мораль и подозрительную этику, под которой чаще всего скрывается пещерный зооморализм, произошла в эпоху колониальных завоеваний и приобретения мировых ресурсов, а в XX веке стала нормой жизни и проявила себя в контексте зла в авторитарно-тоталитарных режимах во всем своём омерзительном величии.

Античный греческий идеализм вложил в концепцию блага мистический опыт погружения в просветлённую суть вещей как в среду, наиболее близкую человеческому существу. Бескорыстное сознательное (интеллектуальное) созерцание оказывалось наиболее прочным, дорогим, радостным и духовно обогащающим благом.

Идея блага у Аристокла занимает центральное место в его учении о совершенном человеке. Человек, по Аристоклу, не выбирает – жить ему или не жить, но он свободен в выборе — жить по справедливости и во благе или жить в пороке и зле. Именно благопристойное и совершенное бытие, согласно метафизике Аристокла, является одновременно прекрасным, правильным и благом. Именно этот мотив определяет в дальнейшем всю эволюцию места и роли идеи блага в философских концепциях Античности.

Человек – это мера. Благо – высшее право. (с.219)

Аристотель подчёркивает в благе божественный аспект оптимального статуса, в котором всё стремится к осуществлению высшего предназначения, где благо выступает как конечная метафизическая цель (??’???). Он понимает благо как онтологическое воплощение всего физического и психического (политического), всего хорошего, полезного и даже наилучшего (?????’?); и, наконец, как этическая метаморфоза — как высшее из всех благ.

Именно это отличает античный идеализм от сакральной каиновой, хамитической идеи государственности и от современного имперского романтизма. И от большевистского, «красного мистицизма», с его философией «Общего дела» и политической шизофренией, Пятой империей Духа, «самим Богом поцелованной в уста», с грозным, сияющим мечом Державы в руках новых опричников, рыцарей Ордена Меченосцев во главе с Императором Полярной Звезды.

                 В идеальной стране я тираном не стану,
                 Ведь сомненья мои - и талант и недуг.
                 Я забыл про вину, мне неведом испуг.
                 Совесть – спутница мне, лишь она мне указ.
                 Я спасу этот мир. Я уже его спас. (с.61)

Корона сонетов Михаила Фридмана – творение высокого искусства, плод глубочайших философских раздумий, пример филигранного мастерства. Не всякий поэт-философ обращается к философскому осмыслению природы, генезиса и идеи ???????? с помощью такой строго выверенной алгеброй и геометрией стихотворной архитектуры.

Сонетную книгу Михаила Фридмана, по своей изящной форме, по языку, по тонкой поэтичности александрийского стиха и высокому интеллекту, можно сравнить, пожалуй, с «Сагами классической древности» (Sagen des klassischen Altertums) прославленного немецкого поэта и писателя-теолога Густава Беньямина Шваба (1792-1850).

Поэт Михаил Фридман в трескучем шуме повседневности сумел через сонет нам передать неслышимый ушами гармоничный звукоряд, а в нем увидеть через звуки-символы – волшебный светоряд, и тот самый нездешний свет, «свете тихий», не видимый очами, но ощущаемый душой. Такое волшебство мне, как читателю, весьма трудно осознать и объяснить, как невозможно физику-ядерщику сегодня объяснить природу гравитации и тёмной материи. Да, невероятно, но факт! Да, невозможно объяснить, но возможно насладиться, пережить и перечувствовать. Да, иногда так бывает. Бывает такое. Иногда случается такое чудо, когда, например, «рабочие ослики Духа Святого ведут прокажённых к студёной воде»… Или когда незримая частица может везде и всюду одновременно – здесь, рядом и во всех местах во всей Вселенной¹⁰.

Одновременно с темой мучительно трудного восхождения человека к доблести и совершенству, в Короне сонетов Фридмана развивается и тема борьбы человека с всемогущим и всеразрушающим Хроносом, где главным оружием является Память человека, память поколения отцов на границе исторического предания и мифа.

Возникновение письменной истории и сакральной историософии, а позднее и самой исторической науки связано у поэта Михаила Фридмана, с кризисом мифопоэтических установок и банальных, примитивных космологических схем, по которым людям стало невозможно описывать и объяснять новые явления, отвечать на вечные, проклятые вопросы бытия: кто мы? И зачем мы здесь?

                   Кто мы тут, и вопрос – почему-
                   нас тревожит-
                   Красотой и добром боги жалую нас? (с.208)

История как память и ощущение времени зародилась в результате нисхождения Вечного, космологического и божественного в земную плоть, к сугубо животному, человеческому, суетно «историческому». Она возникла в глубинах мифопоэтического сознания, в процессе установления мифоисторической традиции, норм социального поведения первого квазиисторического культурного героя.

Возникшая, как память поколения отцов, как сказка, как сказочный сакральный миф, как историческое не сакральное предание, история, став сакральной и священной, произвела тиранов и убийц в героев и земных божеств, в родоначальников, основателей исторической традиции.

                  У истории нет ни конца, ни начала –
                  Так устроены мы: нам всего на всех мало.
                  Мы ушли навсегда от великих богов.
                  Мы влюблялись в себя безответно не в меру.

                  Рой бесплотный идей рыщет в поисках Веры.
                  Всё когда-то пройдёт, всё истлеет дотла.
                  И цари, и рабы, и слова, и манеры…
                  Время всё обратит в пламя, пепел и дым. (с.31)

В развернутом философическом сонетном произведении о благе как таковом и о благой, честной идеологии партии Будущего, трудно избежать частых повторений, назойливых повторов известных истин и рифмованных рефренов, используя александрийский стих или рондо как одну из форм строфы в средневековой французской поэзии в эпоху искусственного интеллекта и новых информационных технологий. Задача почти невыполнимая и даже на первый взгляд безумная. Здесь трудно удержаться от тавтологии, навязчивых повторений и тревожных «вдохновенных» состояний, переходящих порой в галлюцинации и бред. Мучительно трудно, почти невозможно без вреда для психики, создать произведения, в котором бы высокая поэзия соединяла в одно целое земное и небесное, бесконечно малое и космическое. Но для гениев эпох и мест, для человеческого духа и ума нет преград, для них всё возможно, даже невозможное¹¹.

В Короне сонетов «Апология Аристокла» автором широко используется принцип симфонической композиции и «неземной полёт» мотивов восхождения и нисхождения человеческого героического уха в верхний мир и обратно, в мир нижний, – духа утомлённого, сломленного и поверженного. Здесь музыкальная природа мифа и его поэтика, с его волшебной функцией звука, слова и языка является наглядной, слышимой и зримой интерпретацией (и реконструкцией) исторических сказаний и легенд, драм-мифов и трагедий-мифов доисторического правремени (Ur-Zeit).

Здесь миф рассматривается автором как весть о начале творения Словом всего сущего, а время мифическое как его циклическая модель, как цикл эпох, с чередой угрюмых социальных катастроф и «светлых» (застойных) промежутков между ними, с их утопической идеей обязательного «вечного возращения золотых времён»¹².

Здесь жизнь и судьба реальных и мифических героев рассматривается с позиции их бесконечных преображений на пути к совершенству и/или деградации по дороге к пещере косных каинитов. Автор вслед за древними учителями нравственности, воспитателями и наставниками продолжает в мифопоэтическом формате рассматривать вопрос о том, каким образом человек становится добродетельным и человечным, обретает интеллектуальные, нравственные и физические доблести и каким должно быть ведущее к ним образование плюс воспитание – пайдейя¹³.

«Апология Аристокла» - это книга о тех героях прошлого и настоящего, кто в неравной борьбе боролся и продолжает сегодня мужественно сражаться с всемогущим временем-пространством, кто пытался во благо планировать свою жизнь к лучшему и творить свою реальную и честную историю. Это книга о тех, кто боролся со своей эпохой и сам в результате этой безнадёжной борьбы стал бездумным пожирателем быстротекущей жизни. Эта книга и о нас с вами, дорогой читатель, о всех, добровольно воплотившихся в коллективное и бессознательное МЫ, ибо «нынче мы – человек, умерщвляющий время. (с.221)

Эта книга не для всех. Она для тех читателей, кто ещё пока не умер и продолжает свято верить в Легенду о совершенном Человеке. Эта книга адресована и тому элитному читателю, который ещё пока не родился, но кому предстоит в конце жизненного пути стать наглядным образцом для совершенства.

В сонетной книге поэта Фридмана философия жизни и истории, Закон и Наука, искусство и религия стремятся к синтезу, чтобы через мифопоэтическую радость познания автора помочь читателю выйти из тесных социально-исторических пространственно-временных рамок косного бытия ради выявления «общечеловеческого и альтруистического» в моделях-слепках личного и общественного поведения социального и природного космоса. Здесь к месту будет вспомнить слова Валерия Брюсова, который в своё время дал определение научной поэзии. По его мнению, поэзия должна быть, как и наука, проявлением нашего интеллекта, нашей мысли, только выраженной не в отвлечённой схеме, а в живом образе»¹⁴.

Книга Михаила Фридмана «Апология Аристокла» – это высоко эстетичное поэтическое приглашение на духовно-интеллектуальный пир, на пир пытливой мысли и логического интеллекта, глубоких и тревожных размышлений, на пир, где, как известно лишних не бывает, где много званых, но мало избранных:

                      Лишних нет на пиру. (с.221)
                      Разродится душа, будут место и время,
                      Первопредок и я станем очень близки,
                      Он коснётся рукой моей тёплой руки,
                      Доказательством я прикоснусь к теореме. (с.194)

Приглашение на пир, на котором будут восседать все учителя нравственности, наставники и воспитатели, главной задачей которых всегда было и остаётся – научить учеников достойно жить, помочь им познать наиболее разумные межличностные и общественные отношения, узнать о лучших в мире социальных устройствах, и выбрать для себя самое терпимое и более щадящее. Учитель не умрет в ученике, пока идет развитие искусства и наук, обновление и модернизация социума и то самое классическое восхождение людей к доблести и благу. Только так, только по заветам древних, только по науке и вдохновению нужно строить свою жизнь. Вся жизнь грядущих поколений должна быть основанием искусства и науки. (Константин Циолковский)

Книга, Корона сонетов поэта Михаила Фридмана «Апология Аристокла» является одним из чудес такого метафизического ряда, знаковым явлением в мировой литературе. Создать нечто подобное может только тот художник и учёный, которому присуще творческое интеллектуальное озарение на пике запредельного напряжения ума и чувства в духе отца квантовой механики Вернера Гейзенберга, кто, соответственно, близок к пониманию сущности времени, коллективной интуиции, и спасительного значения благодарной Памяти в мировом масштабе. Говорить с читателем о философии Вечности можно только на языке классического сонета. Жечь сердца людей божественным глаголом не каждому дано, а если и дано, то только лишь поэту от Судьбы и Бога.

Среди ныне живущих поэтов, Михаил Фридман самый глубокий и поэтичный просветитель и философ. Его Корона сонетов, поэма «Апология Аристокла» принадлежит к тем нужным и любимым книгам, без которых сегодня нам никак не обойтись, без неё нам не обрести Радость Познания и не сохранить спасительный огонь Разума, не обустроить для себя и потомков гармоничное будущее. Эта книга обречена стать не столько настольной, сколько заветной и путеводной книгой.

Если человек (исключая Каина) – это свято, если человек – мера всех вещей, если он – вершина эволюции, как утверждали древнегреческие софисты и гуманисты Ренессанса, то он достоин самой лучшей из всех императорских корон. Тогда прав и самый поэтичный философ и самый философичный поэт Михаил Фридман: самая лучшая корона для совершенного Человека не шапка Мономаха, не корона императора Священной Римской империи, а Корона сонетов, в которой выражено все, что касается героического и мучительно трудного восхождения человека к доблести и славе, к человечности и совершенству.

 Авторские примечания, источники, литература.

* Фридман Михаил Феликсович. АПОЛОГИЯ АРИСТОКЛА, или О БЛАГЕ КАК ТАКОВОМ: Диалоги. – М. Издательство Перо, 2020.

^1.Интернет называет нам сегодня имена более тридцати поэтов, написавших венки сонетов и квазисонетов в четырёхстопном ямбе с акромагистралом и обратным магистралом. Среди них можно отметить венок сонетов Р. Бальминой «Эротические сны», В. Крамаренко «На стыке двух тысячелетий», Д.Лаврова «Се человекъ», Ю.Линника, автора более 600 венков сонетов, П. Овчинникова «Где-то Там», А. Тимошина «Расстрел без выяснения вины». Непростую задачу поставила перед собой Рита Бальмина. Взяв за основу рондо, она "нанизывает" на каждую из его пятнадцати строк самостоятельный венок сонетов. В итоге должна получиться "корона" из пятнадцати венков (или четырнадцати, в зависимости от планов автора, поскольку первая и последняя строчки рондо одинаковые). Еще более сложную задачу перед собой поставила Софья Шах, она решила создать диадему сонетов. Уже якобы готовы десять корон венков "Лунной короны", но автор не уверена, хватит ли ей сил и жизни, чтобы эту корону корон заключить сонетным замком. Однако, будем верить, что корона корон сонетов будет завершена магистральной короной и буря творческого тщеславия в стакане поэтической воды стихнет.

^2. Русские поэты за сто лет. От пушкинской эпохи до наших дней. Сост. А.Н.Сальников. СПб, Издание В.И. Губинского, 1901, СС.458-459.

^3. Русский сонет XVIII – первой половины XX века. М. Издательство «Московский рабочий», 1983. Если для Сергея Есенина и Петра Орешина сонет остался своего рода поэтической пробой, то для Глеба Кржижановского сонетная форма стала необходимой для создания венка сонетов о легендарной и титанической деятельности В.И.Ленина («14 сонетов В.И.Ленину»). Написать корону сонетов и даже корону корон сонетов, «корону в кубе» настоящую «сонетную диадему» из 3375 взаимосвязанных сонетов, где магистралом являлась бы целая корона, пытался сто лет назад болезненно тщеславный советский поэт Илья Сельвинский (1899-1968). Однако, уже на подступах к поставленной задаче он, по его признанию, «написал было несколько первых сонетов, но вовремя образумился…» Необходимо при этом отметить, что среди авторов советского сонета не были репрессированы и убиты большевиками, а умерли своей смертью только Кржижановский и Сельвинский. Вполне возможно, что этому причиной является игра судьбы и случая, случайного везения и слепой удачи.

^4. Александрийская поэзия. / Составление и предисловие М.Грабарь-Пассек. М.Издательство «Художественная литература» 1972.

^5. В современной поэзии стали возникать немыслимые по масштабу громоздкие конструкции: двойные венки, венки венков (короны), диадемы, тиары сонетов, целые романы в стихах, главами которых являются сонетные венки. Широкое распространение в современной поэзии получили прежде редкие венки сонетов с магистралами в виде акростихов, и появилась новая вариация жанрово-строфической формы – акровенки. Венок сонетов в России стал настоящей эпидемией среди многочисленных гениальных и посредственных версификаторов в Интернете на портале «СТИХИ.РУ» Стефанотворчество носит ревностно-соревновательный характер и отражает не совсем здоровую социокультурную жизнь современной России. Среди такого океана поэтических текстов сложно выбрать самые достойные, оригинальные и неповторимые. Каждый из таких творцов венков сонетов стремится доказать читательскому городу и миру что именно он и есть непревзойдённый Мастер высокого поэтического Слова.

^6. Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека (эпоха великих воспитателей и воспитательных систем) /Пер. с нем.М., 1997. С.6

^7. Тахо-Годи А.А. Миф у Платона как действительное и воображаемое. // Платон и его эпоха. М.,1979;.Останкович А.В. Гармоническая структура русского классического сонета XVIII – начало XX века. Диссертация по ВАК РФ 10.01.01. М. 2009.

^8. Бим-Бад Б.М. Педагогическая антропология.// Государство и политика. М. Издательство УРАО, 1998, СС.337-360;

^9.Платон. Аристотель. Пайдейя: Восхождение к доблести. / Сост. И отв. Ред. Г.Б.Корнетов. М.: Издательство УРАО, 2002.

^10. Анатолий Апостолов. Высокое предназначение. М.2005, с.56-57

^11. Мелетлинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976.

^12. Хайдеггер М. Учение Платона об истине // Время и бытие./Пер.с нем.М., 1993.С.350. По мнению Хайдеггера для Платона пайдейя – «это руководство к изменению всего человека в его существе».

^13. Платон. Аристотель. Пайдейя: Восхождение к доблести. / Сост. И отв. Ред. Г.Б.Корнетов. М.: Издательство УРАО, 2002.

^14. Апостолов А.Г. Математическое стиховедение. Математическое стиховедение. – «Российский колокол» №7-8, 2015, СС.92-130. Эпиграфом этой культорологической статьи является строка из стихотворения забытого русского поэта XIX века Андрея Подолинского: «Где высоко стоит Наука, стоит высоко Человек».В статье речь идёт об интеллектуально-художественном со-творчестве поэта-математика Сергея Боброва и двух выдающихся математиков прошлого века Андрее Колмогорова и Алексее Маркушевича, которые проверяли «»алгеброй гармонию» стиха и музыки, находя таинственную связь между числами с именами собственными и числами природными, космическими, что гармония звука-числа наиболее проявлена в ранних произведениях Гектора Берлиоза и Густава Малера. Так, если поэт и математик Сергей Бобров считал, что гармоничная, мелодичная напевная речь (Слово) возникла из музыки и танца, то Колмогоров и Маркушевич считали: гармония звуков соответствует гармонии чисел и может быть записана с помощью цифр, знаков (кодов), чисел, сходящихся и расходящихся рядов.(с.120)

Анатолий Апостолов — русский писатель, поэт, публицист, академик Международной Кирилло-Мефодиевской академии славянского просвещения, член Московской городской организации Союза писателей России.